О Раненном Целителе Во Время Войны
Сейчас большинство украинских терапевтов в той или иной мере ранены. О том как помогать, если у тебя самого болит, и в мирное время было много вопросов, но тогда можно было сказать «надо было ходить на терапию и проработать свои травмы». Во время же войны рана не только про прошлое, она про настоящее. И сейчас достаточно сложно быстро все полечить, потому что война еще идет и эти раны все еще открытые. И будут такими продолжительное время.
Не у всех терапевтов сейчас есть личная терапия. И не потому что они плохие специалисты, не берегут свою психику, считают, что им не надо лечиться. Кто-то закончил терапию недавно и пока не думал, что она ему понадобится, у кого-то их терапевты находятся в бункерах/зонах военных действий/травмированы войной и не могут работать. У кого-то терапевты/супервизоры были из России. И даже если они в своей позиции за Украину, то не все готовы с ними работать, а если морально готовы, то либо не хотят пополнять вражескую казну, либо банально не могут перевести деньги. Кто-то не знает, кого и где сейчас искать, потому что не ясно, кто готов брать новых клиентов. А кому-то сложно в это время налаживать новые контакты и выстраивать новые отношения, когда всего рвет на части.
Поэтому часть терапевтов сейчас, как и клиенты, в большом напряжении, неопределенности, беспомощности.
Регрессируют люди, регрессируют и терапевты. Причем они могут регрессировать и как люди, и как терапевты. Двойной удар. То есть кроме обнажения прошлых травм и большой угрозы безопасности начинает качаться терапевтическая идентичность.
Психотерапевты, которые работают собой, а не техниками, оказываются сейчас более уязвимыми. Потому что диалоговая терапия — это про контакт двух людей, а не общение эксперта и ученика. И там где одни будут стабилизовать людей техниками, другие будут в растерянности, потому что непонятно, что я сейчас могу дать другому. А если я ничего не могу дать, то что же я тогда за терапевт и зачем я вообще нужен.
Часть терапевтов в мирное время своей работой компенсировали свою нарциссическую травму. Когда они подпитывали свою значимость тем, что помогают другим. Для таких людей работа сейчас может быть способом выжить. Поэтому они продолжают много и активно работать. Так они не впадают в беспомощность и никчемность.
Те из них, кто чувствовали себя хорошо, когда работали с безопасными темами, сейчас могут провалиться в огромное количество стыда за свою некомпетентность в работе с новыми сложными вызовами. И если способность выдерживать этот стыд за неидеальность/неэффективность недостаточная, то они могут на какое-то время отказаться от работы. Либо оставить в работе только безопасных клиентов. При этом испытывать вину за недостаточную работу.
Те терапевты, для кого терапия была именно работой, а не способом ощущать себя хорошим/классным, могут сейчас испытывать большие сложности с тем, чтобы вернуться к ней. Потому что работа требует наличие ресурса, а если ресурса сейчас нет, то нечем отдавать и нечем потом себя наполнять.
У многих терапевтов уменьшилась емкость их личного контейнера. Если раньше они были готовы принимать 20 клиентов в неделю, то сейчас могут не больше 10. Потому что все остальное уходит на поддержку себя и/или семьи. Особенно, если пришлось уезжать и забрать с собой всех, и сейчас надо нести за всех ответственность.
Из-за большой проблемы с местом часть терапевтов физически не имеют возможности работать, потому что в квартире 10 человек, и некуда уйти, чтобы проводить сессии. То есть они могут быть в эмоциональном ресурсе, но не иметь физического.
Те, кто видят, что все вокруг активно работают, могут испытывать чувство вины, что не кидаются на психологический фронт. Как будто бы навыки психологической помощи обязывают помогать всем и всегда без разбора. Без учета своих ресурсов и возможностей.
Когда я увидела, что одна психолог предлагает бесплатные сессии по 30 минут, я была крайне удивлена из серии «а что, так можно было?». Все мои бесплатные клиенты из Украины — это полноценные сессии без сокращений. Надо ли удивляться, что брать большое число новых бесплатных клиентов на таких же условиях кажется весьма затратным.
В своей самоотверженности терапевты могут забывать о своем праве отдавать ровно столько, сколько есть сил. И если они работают бесплатно или с большими скидками, то можно, например, регулировать длительность сессий или частоту. В военное время правила этики и сеттинга меняют форму.
Если делать какое-то резюме этого поста, то терапия в военное время — это проверка на нашу человечность во всех ее проявлениях.
Уже нет возможности прикрываться техниками, экспертностью, годами практики. Зацепило всех. И иногда именно эта человечность и есть тем, что надо клиентам. Та самая наша неидеальность, уязвимость, способность оставаться в контакте со всеми своими переживаниями и быть вместе с ними рядом с другим.
Нет права врать клиентам, что все хорошо. Потому что может быть очень нехорошо. Нельзя это нехорошо оставлять где-то за скобками. Его можно, а иногда и нужно, обозначать. Потому что если клиент не позволяет себе «не справляться», а рядом с ним сидит человек, который позволяет, то это расширяет его реальность и дает ему возможность принять свою уязвимость.
Мы все сейчас делаем лучшее из доступного и возможного. Приобретаем уникальный опыт, который потом можно будет передавать другим (как делают наши зарубежные коллеги). Поэтому тот способ быть, который мы выбираем, вполне может быть ценным для наших клиентов.
И еще одно важное. Знаю это по себе.
Я — та, которая слушает клиента, и я — та, которая рассказывает на группе о своих переживаниях, это две разные меня.
Позиция активного слушателя включает у нас позицию взрослого, того, кто помогает, кто защищает, кто дает опору. И даже если этой опоры на несколько процентов больше, чем у клиента, это все равно опора для него.
Быть тем, кому можно рассказывать про себя, это уже помощь.
Да, это не филигранные сессии с восхитительными интервенциями. Тут можно раниться о свою нефееричность, если работа всегда должна быть шедевром с миллионами инсайтов.
Но во времена войны можно быть простым ремесленником. Просто слушать, задавать уточняющие вопросы, валидировать состояние, и этого на сейчас может быть достаточно. Нет ничего более работающего, чем такие простые приемы.
Гнаться за сто и одним вебинаром, чтобы впечатлить клиента и себя, не стоит. Ваших сил может хватить только на что-то одно.
Война — это время для смирения. Смирения со своей обычностью, принятия своего невеличия. Во всех областях. А в профессии психотерапевта особенно. Без этого можно либо выгореть, либо потерять смысл, либо разрушиться. А нам после войны предстоит еще много работы. И надо сохранить себя для нее.
Берегите себя, раненные целители.