Война

«Ощущение, что моя жизнь закончилась».

В последнее время я слышу эту фразу все чаще. Она звучит у клиентов, коллег, друзей. Мы потеряли наше прошлое будущее, мы не видим нового. Вернее, то новое будущее, которое видим, точно не радует, не мотивирует, не включает. В нем много чего-то такого, с чем тяжело справиться, что отбрасывает на годы назад. Там картинки выживания, существования, но не жизни.

«Зачем жить, если это просто существование?»

Зачем жить, если в жизни нет ничего радостного, успешного? Если там только сражения с будничностью, выживание, постоянная экономия, и снова приходится решать, что я могу позволить себе купить в этом месяце.

«Я только начала нормально жить, и тут снова все закончилось».

Из архивов памяти поднимаются детские переживания тяжелых 90х.

Множество людей из тех, с кем я сейчас общаюсь, в той или иной мере морально и эмоционально дезориентированы. Потому что ясности нет никакой и непонятно, как жить и что делать. Прошлого уже нет, и того, что было когда-то, уже точно не будет. А будущего еще нет. И что будет в том месте тоже неизвестно.

Для меня это состояние подобно нахождению в камере сенсорной депривации, флоатинга, когда человека помещают в жидкость, в полной темноте, где нет ни звуков, ни запахов, никаких ощущений, человек как будто в невесомости и без любых стимулов. С точки зрения здоровья это имеет ценность. В такой камере мозг отдыхает от избыточной стимуляции и, говорят, что после нее люди очень хорошо перегружаются (если у них нет клаустрофобии, конечно). Но если эту метафору брать за основу текущего эмоционального состояния, то это сильно давит на людей, потому что вообще не ясно от чего отталкиваться, куда идти и что делать.

Особенно это давит на тех, кто уехал из дома. Потому что очень сложно строить планы, видеть хоть какой-то горизонт будущего, когда тебе не на что опереться. Дом был опорой, теперь ее забрали. Новый дом может быть переносимым или хорошим, но это все равно очень шаткое основание, особенно, если живешь с оглядкой на прошлое.

В обычной мирной жизни мы находим различные способы справиться с нашими болями и травмами, мы компенсируем их окружением, образом жизни, хобби и развлечениями, работой. Так, социофоб выбирает для себя работу, где не надо быть заметным, а истериод выбирает место, где он может shine bright like a diamond. Когда одному человеку грустно, он идет пить кофе в знакомое кафе и там он чувствует себя не таким одиноким, когда женщина чувствует себя не очень желанной, она покупает красивое платье и идет в клуб танцевать.

Все это помогает справляться с жизнью и невыносимостью внутренних переживаний. Если человек приходит в терапию, у него появляется чуть больше способов с этим обходиться, но в целом, все равно у каждого из нас есть остается большое число компенсаций, чтобы иметь возможность жить эту жизнь.

Впервые люди столкнулись с проблемой потери опор в локдауне. Когда все эти выстроенные годами системы перестали существовать. Нас закрыли дома и больше неоткуда было черпать силы для жизни. И часть людей поехала кукухой от невозможности переносить свою внутреннюю пустоту. При этом часть людей наоборот успокоилась. Так, у людей с нарциссической травмой, которые в душе мечтали о высотах, а в реальности не могли их достичь, и поэтому на фоне всех успешных людей чувствовали себя ничтожными, наконец-то наступил внутренний мир, потому что уже никто ничего не мог достигать, ездить в путешествия, выкладывать свои успехи, всем было плохо.

Сейчас большинство украинских терапевтов в той или иной мере ранены. О том как помогать, если у тебя самого болит, и в мирное время было много вопросов, но тогда можно было сказать «надо было ходить на терапию и проработать свои травмы». Во время же войны рана не только про прошлое, она про настоящее. И сейчас достаточно сложно быстро все полечить, потому что война еще идет и эти раны все еще открытые. И будут такими продолжительное время.

Не у всех терапевтов сейчас есть личная терапия. И не потому что они плохие специалисты, не берегут свою психику, считают, что им не надо лечиться. Кто-то закончил терапию недавно и пока не думал, что она ему понадобится, у кого-то их терапевты находятся в бункерах/зонах военных действий/травмированы войной и не могут работать. У кого-то терапевты/супервизоры были из России. И даже если они в своей позиции за Украину, то не все готовы с ними работать, а если морально готовы, то либо не хотят пополнять вражескую казну, либо банально не могут перевести деньги. Кто-то не знает, кого и где сейчас искать, потому что не ясно, кто готов брать новых клиентов. А кому-то сложно в это время налаживать новые контакты и выстраивать новые отношения, когда всего рвет на части.

Сейчас у нас очень много горя самого разного уровня. И способность проживать его, проходить через оплакивание утраты не теряя себя, очень важная.

Горе говорит нам о том, что произошла утрата и мы пытаемся с ней справиться. Горевание — это проживание утраты. Под утратой и потерей понимается не только жизнь или имущество. Утрата целей, прошлых смыслов, надежд, планов, отношений — всего того, что занимало в нашей психике какую-то часть — это все может сопровождаться проживанием горя.

Но не все разрешают себе это горе. Потому что очень страшно разрешить себе свою боль, когда рядом есть те, кому хуже.
В этом мире нет единого болеметра, который определяет уровень боли, когда вы имеете право на горе, а когда нет. Как бы не было кому-то плохо, это не говорит, что вам не положено горевать, пока вы не достигли его уровня боли. Потому что это не соревнование и сравнение, кому хуже. Это не исключающее ИЛИ. Это «я знаю, что им плохо, и сочувствую им, и мне тоже плохо, и я буду сочувствовать себе». Потому что мы не можем мериться страданиями. Каждый решает свою задачу и имеет право на свои сожаления.

В первые дни войны люди очень ярко ощутили ценность времени. Многие посты были о том, что они сожалеют, что чего-то не сделали в прошлом. Кто-то сожалел, что не дошел до врачей и не занимался своим здоровье, кто-то — что не начал создавать свой проект или боялся делать что-то важное для себя, кто-то — что потерял время в плохих отношениях или наоборот не ценил то, что было. Для кого-то война актуализировала ценности, сделала выпуклым то, что на самом деле было важно, но до чего не доходили руки. И в этом месте у людей появилась решимость больше не тратить время на «не то» и фокусироваться только на реально важном. Возможность потери оказалось очень хорошей лакмусовой бумагой на ценное.

В основе прокрастинации и отложенной жизни лежат страхи. Страх неизвестного, провала, успеха, осуждения и критики, конфликта. Все эти страхи сковывают человека и он выбирает менее опасное, пусть и пресное существование.
И вот пришла война. И все эти страхи оказались мелкими на фоне самого большого. Страх реальной смерти. Когда он кажется максимально рядом, то все остальное кажется вообще не важным, мелким и несущественным. Потому что камень бьет ножницы. Сколько таких историй мы слышали, когда люди перед угрозой жизни обещали себе и/или Богу пересмотреть все свои действия, начать жить иначе, заняться наконец-то тем, что хочется, а не тем, что надо.

Эта неделя была очень насыщена учебой. Сначала это был 3х-дневный семинар по травмо-фокусированной КПТ и ПТСР, а потом еще несколько разных вебинаров на тему травмы и тревоги. Это была не совсем моя личная инициатива, потому что ТФ-КПТ был семинаром по расписанию обучения, а другие семинары были по принципу «только сегодня и только живьем», и мне надо было на них присутствовать. Раньше я бы с радостью написала об этом под хэштегом
#вседолжнызнатьчтоядофигаучусь, но сегодня вообще не могу этому радоваться. Потому что сейчас обучение — это в определенной степени роскошь. Потому что учеба во время войны и избыточной тревоги — это не развлечение, а очень сильная когнитивная нагрузка, к которой многие оказываются не готовы. И если не понимать, как это работает, можно начать себя сильно ругать, осуждать, наказывать и делать ненужные выводы.

Люди мне пишут и спрашивают «Маша, как специалист по прокрастинации, объясни, почему я не могу заставить себя учиться?» И сейчас я немного об этом напишу.

В текущей обстановке, когда есть угроза жизни (своей или близких), когда много тревоги, неопределенности, напряжения, большинство людей в той или иной форме регрессировали. Как эмоционально, так и когнитивно.

Уже 21 день войны. Это один из критических дней, когда происходят кризисные переломы. Человек устает сопротивляться. Он уже давно не на адреналине, накопилось напряжение, хочется, чтобы поскорее все закончилось, и уже неважно какой ценой. Все пишут, что война — это марафон, но готовы к нему не все. И это нормально. Но важно увидеть, какие у нас есть способы это преодолеть.

Вчера на сессии у меня родилась метафора, описывающее наше текущее эмоциональное состояние. Это состояние человека, замерзающего от холода до смерти. Я вспомнила, как когда-то давно читала воспоминания человека, который потерялся зимой в лесу. Он описывал, как брел куда-то по снегу, он понимал, что его ищут и ему надо идти, но это давалось все сложнее и сложнее. Он даже начал слышать голос, который ему нашептывал, что надо просто остановиться, сдаться и все станет хорошо. Этот голос был как голос сирен, которые звали мореплавателей на погибель. Он искушал к смирению и сдаче. В какой-то момент силы его уже покинули и он остановился, лег в снег и просто стал засыпать. Он говорил, что ему даже стало казаться, что ему тепло, и что вот сейчас он уснет и все станет хорошо. Очнулся он уже где-то в домике лесника со спасателями, которые все-таки его нашли. Они привели его в чувство. А что было дальше я не помню.